«Маруся Чурай» подробный перевод

«Маруся Чурай» подробный перевод

Раздел I Если бы нашлась неопалимая книга

«... Года божьего такого-то, и месяца такого-то, и дня ... Чурай Маруся - на подсудимой скамье, и пол-Полтавы свидетелей пиддвермы».

Маруся стоит перед судом том, что ее обвиняют, как бы из ревности она отравила своего любимого, Григория Бобренко. Один за другим появляются свидетели. Параска Демиха рассказывает, как видела Григория, возвращавшегося от Чурай, бледный и грустный. А вот перед судом Фесько - «мельниц дозорного сокровища военного». Из его рассказа узнаем о тайных свиданиях Григория и Маруси за селом над прудом, а однажды Маруся сделала попытку оставить жизнь, утопившись в том пруда, вероятно, что через Григория. Полуживую вытащил ее из воды тогда Иван Искра. Но на это суд не учитывает, поскольку сейчас обвиняют ее. Мать Григория привела аж 17 свидетелей:

... А из тех семнадцати имеет пять, которые к присяге способны будут.

Вот они и называют Марусю ведьмой. Горбань считает историю прозаичной: узнав, что Григорий собирается жениться на Гале Вишнякивною, Маруся умышленно совершает преступление - поит неверного возлюбленного ядом. Следовательно, она должна в совершении преступления. Все просто. Картину дополняет заплаканная невеста Григория, которой все сочувствуют. А что же Маруся?

Она ни слова не сказала праву. Стоит. Молчит. И смотрит. И все.

А как хочется Бобренчиси увидеть ее унижение, как хочется, чтобы девушка оправдывалась, просилась! Но Маруся молчит. И вот, не стесняясь людей, Грицева мать рассказывает о том, что было тайной двух влюбленных - Маруси и Григория. Цинично рассуждает иметь Григория публично о том, почему она не мешала их любви:

Чтобы у замужних погубил подметки? Или, как монах, скоромився мирским? Или чтобы пошел к Подносы Кисломедкы, которая таскалась неизвестно где и с кем!

И каждое ее слово болью отзывается в душе Марусиной матери. Она не выдержала, и только и сказала:

Чужая душа - то, говорят, темный лес. А я скажу: не каждый, ой не каждый!

Чужая душа - это тихое море слез. Плевать в нее - грех тяжкий, нельзя.

Поэтому за ней имел слово Каким Шибилист. Он рассказал общине, как рос Григорий, которого Чурай и кормили, и к разуму наставляли, потому матери его, видите ли, времени не было им заниматься: «... воевала - курицы, за телку, за границу». Маруся и Григорий росли вместе и полюбили. Девушка искренне, а вот Григорий:

Он родился в такой звездой, то в душе двоилось ему. От того бросался берега до того. Любил достаток и любил песни.

Между тем в суд прибывает посланец из Сечи с письмом от кошевого с просьбой о помощи Хмельницком. Послушав, в чем дело, он замечает:

Эта девушка ... Лицо, как из икон.

И вы ее собираетесь наказывать ?!

А если другой выбрать закон, -

не из стороны убийства, а со стороны измены?

Ну есть же об измене там какие статьи?

Не всякая казнь имеет буть безбожная.

Что же это получается? Изменить в жизни

государство - преступление, а человека - можно ?!

Но об казуистику судейского стола ломается не только сабля Светка Черкеса, что протестует против приговора суда - отдать Марусю в пытку.

Леско сказал: - Кого в этом деле жаль, так это Ивана Искру. То - казак. Такое несчастье хоть кого изнеможет. Это же можно здесь решиться ума. Любил же он Марусю, не дай бог! Теперь сидит, лица на нем нету.

Среди различных людей, собравшихся в суде, сын Якова Остряницы, Иван Искра. Этот честный благородный юноша любит Марусю, но не только в том дело. Он настоящий патриот, и слова его - речь патриота и гуманиста:

Эта девушка не просто так Маруся.

Это - голос наш. Это - песня. Это - душа ...

Когда в поход выходила батава, -

ее песнями плакала Полтава.

Что нам было нужно на войне?

Сабли, знамена и ее песни ...

Победы наши, муки и руины

бессмертные будут в ее словах. Она была как голос Украины, что клокотал в наших знаменах! А вы теперь ищете ей наказание. Она стоит немая от одиночества. Людей такого редкого дара хоть немного, люди, надо беречь!

Но все бесполезно. Не разбираясь дальше, судьи присудили Марусю к смертной казни на виселице.

Подсудимая глаза слезами, не залила. И милосердие в права не просила.

Раздел II Полтавский полк выходит на заре

А время идет. Всюду идет борьба. В боях решается судьба народа:

Сражение гремит. Там гибнет наша воля. Там надо рук и оружия, и плеч.

И что там, казалось, чья маленькая судьба, чья-то жизнь! Все вроде правильно. Был суде и вынесен приговор. Но молчит Полтава, потрясенная собственным поступком. Может, эта тишина такая напряженная, потому что никто не поет напутственных песен, провожая полка поход, на смертный бой.

Кормите лошадей. Неблизкий путь. Благословите в путь, матери. А что там будет, смерть или победа - Полтавский полк выходит на заре! ..

Огненная звезда в небе пролетала, Сычи кричали, вестники беды. На сто мыслей задумчивая Полтава ивовые гривы клонит к воде ...

А собственно, что же, такие времена кровавые. Что стоит жизнь? Ну, казнят еще кого-то. Промчался всадник по немой Полтаве - в сердце города громом отдалось ...

Тот всадник называется Искрой Иваном. Ему сегодня труднее, чем кому.

Он посланник Полтавы к гетману Богдану Хмельницкому.

Раздел III Исповедь

О чем же думает Маруся в те три дня перед казнью?

Прошла жизнь. Не стоило и труду. Только образы наберешься отказа. Последние дни уже как-то поживу. Но уже и конец. Переночую на смерть.

Оказывается, жизнь тяготеет ее, такую ​​молодую. Она устала очень, отчаявшаяся, заброшенная, и к тому же, как выясняется, невинная в смерти Григория. И все же Маруся упрекает себя:

Ой, льются слезы материнские, льются! ,

Праздники печаль, печаль биз горечи.

Погибнут ребята, и хотя бы по-человечески.

А как погиб, как погиб ты?

Она знает: там сейчас полк отправляется в поход:

И где-то там толпы, толпы, там люди! Там звезды в небе чистые, как Ромен. Еще женщина мужу падает на грудь, и дети тянут руки к стремян.

Чья-то у дороги плачет невеста. Там вышли все - и немощные, и млад. И только я к этому непричемна. Я лишний людям на своей земле.

А полк идет. Некогда сокрушается. Уже кто-то другой стал под знамя. Хорунжие есть, нет только Григория. А я жива ... Чего я еще живу ?!

И уходит Маруся в воспоминания.

Душа летит в детство, как на юг, так ей на свете тепло только там.

И в этих воспоминаниях она и Гриша всегда вместе: работают, помогая родителям; играют; слушают рассказы деда галерники о войнах, о плен; щедруют на праздники. Казалось, что вся жизнь - это праздник.

Почему вспомнились ночи на Купала ... Звездами ночь высокая накрапала. Бездонное небо и безграничный мир, а нам всего по восемнадцать лет. Такие несмелые, еще дрожат губы. Так до утра - ночь и высота.

Но было и первое горе - страшная гибель отца.

Что кто там сдался, только тот и выжил. А отец наш, он показаться не мог. Он горд был, Гордеем он и назывался.

Он рыцарь был, хотя лапти. Стоял насмерть. Никогда не сдавался. Ему скрутили руки и сдали ...

А потом их головы на сваях повиставлялись в полковых городах. Людей сгоняли. Мать моя упала, и крик замерз у нее на устах.

А когда Маруся услышала, как о судьбе ее отца поет песню кобзарь, из переполненной души впервые полилась и ее песня.

И где-то в те дни, несмело, случайно, хотя моя песню составила не одну, печаль я уже тронула впервые слово, как тот кобзарь трогал свою струну.

Она так уважала и любила родителей, ведь они были для нее образцом во всем. А как они любили друг друга Девушкой Маруся мечтала, что когда-то и у нее будет такая любовь:

Я - сумасшедшая. Я - дитя любви. Мне без нее белый свет сырой ...

Поэтому она мечтах, придумала свою любовь:

Моя любовь лбом достигала неба, а Гриша ходил ногами по земле.

Только мать сердцем понимала, как ошибается дочь, ведь Григорий - «Бобренко. Он же не Чурай ».

- Ох, не равняй! Роты в людей, как верши. Ты говоришь - отец, а жизнь бежит. Наш отец из тех, что умирали первые. А Гриша Бобренко - из тех, что хотят жить.

Ему понравилась не столько другая девушка, сколько достаток ее родителей. Вот здесь сошло материнское семян!

То все небесные, сын мой, миндалины. А надо жить, сынок, на земле. Течет сарай. Дом запущена. Подмокшие сено. Поломался виз. Все просит рук. Все кричит хозяина, и денег, денег надо позариз!

Он настоящий сын Бобренчихи. Маруся, поражена известием о ухаживания Григория Гале Вишнякивны, ходила, как больная.

Остановить Григория не сделала и попытки, хожу, качаюсь, как после болезни. И хотя бы злость которая или вражда, - нет ничего. Пустота. Пустота.

Она все пыталась понять: почему? Но не было ответа. И, забыв о порядочности, насмехалась над ней Галя, и смех тот торчал в спине Маруси, как нож. Никогда не заплакала при людях оскорблена до самого сердца Чураивна. Но болело сердце, так болело, не было желания жить:

А люди судят, им лишь бы причину. Хотя беда, что такие времена. И шла через глаза, как сквозь колющину, Ободранная к кровавой росы.

Но не хочется вспоминать только горькие дни. Были же когда-то счастливы:

Любили мы, не скрывали. У меня душа, было, песнями аж звенит. В этой любви что-то было священное, такое, чего нельзя осквернить.

Как они с Ирицем когда-то мечтали о будущем! И все Гриша, было, говорит: «Запомни, любовь любовью, а жизнь жизнью». Чего он боялся, ведь никогда не был трусом в бою, а здесь не может выбрать, да еще и оправдывается:

Не так шара казаку страшны, как это ежедневное ад суеты.

А Ирицева мать не отступалась от своего. Каждый день жаловалась на несуществующие злодеяния, говорила, что надо брать девушку богатую, а любовь к Марусе только болезнь и надо выздоравливать. К тому же, Маруся слишком умная:

Таких девушек на свете не бывает, разве для этого девушке голова?

И под влиянием материнских вещей Григорий выбирает ... Галя.

Невыносимую боль жгучего прозрение! Которая меня опутала наваждение? Или он мне, я ему - неровня. Неровня душ - это хуже, чем имущества!

Но оказалось, то нелегко - делать вид, что любишь. И однажды он снова пришел к Марусе. Пришел, чтобы облегчить свою душу, не думая, как оно было ей. Ведь он бросил н на бесславие человеческую, самую со своей болью. Да еще ей и упрекает:

Тебе дано и верить и любить. А что мне? Какие такие кусты ?! Нелегко, говорят, жить на два дома. А еще нелегше - жить на две души!

Григорий находит оправдание для себя, умоляя ее простить, а мать - благословить их брак. И Маруся знает цену тем клятвам:

- Иди к ней. Будешь между господами. А я тебя, Гриша, не пойду. Это же всю жизнь стоять между нами. А с чего, Григорий, песню я сложу?

Чувство человеческого достоинства никто в ней не уничтожит - ни Григорий, ни Галя, ни молва человеческий. Да и не месть она готовила для него, потому что не отреклась любви, даже не пытаясь отречься своей жизни:

НЕ месть это была, не безумие. Человек спроста ближнего не убьет. Я не травила. То проклятое зелье он выпил сам. Оно было мое.

С отчаяния собрала Маруся зелье, о котором знала от бабушки. Собрала для себя, потому что невозможно было жить. Теперь, когда Гриша случайно выпил ее яд, она еще больше стремится смерти, как желанного покоя:

Хотя там уже дохну полной грудью, увижу вблизи Господа хоть раз. Так будет лучше. Трудно было, люди, и вам со мной, и мне вас.

И вот последнее утро.

А, может, я и в самом деле уже причинен?

Умер мой Гриша с открытыми глазами.

Так он меня и мертвый выглядел.

И, одстраждавшы, опять, видимо, страдал.

Потому что он здесь оставил меня одну,

Я иду. Я скоро. Я догоню.

Мать принесла для нее новую одежду, сапоги, бусы. Вероятно, она надеялась видеть дочь красивой, счастливой, и не получилось. И Маруся берет еще бабушкино ожерелье, надевает белую рубашку:

Конечно, смерть все-таки это праздник, который бывает только раз в жизни.

Раздел IV Гонец к гетману

Пылает Украина. Везде идут бои:

В Киеве - ад. В хвастать - черно. Кипит и клокочет все по Днепру.

Степями, лесами, где через долины, по дороге, а порой и прямо «гонец догоняет рассвета». Посланник Полтавского полка боится, что не успеет, но он полон надежды на справедливость. Его путь лежит в Белую Церковь, где находится Богдан Хмельницкий.

Над Белой Церковью полоса багровая, и взмыленные лошади вплоть лука становятся. Все к Богдану и все от Богдана - из тьмы вырастают и во тьме растают.

И вот он добрался до гетмана:

... Гетман поднял бессонницей обожженные глаза. Гетман сидел за производным столом в шатре. Трое старшин - в рубцах, в кровавом клочьях - прямо из боя - говорили о бое на Днепре ... Здесь, может, речь идет о судьбе страны! - А я о чьем там одненьке жизни!

К нему и обратился Иван Искра, это именно он - посланник от Полтавского полка. Известив о том, что полка дороге, Иван рассказал печальную историю Маруси Чурай и попросил заступиться. И большой Богдан по-человечески понял все и рассудил. Может, вспомнил славного Гордея Чурая, может, песни Маруси, которые пела вся Украина.

Думал о Марусины песни,

такие по Украине гласные,

что и сам не раз в походе их пел,

и удивлял, безмерно удивлял, -

что вот скажи, которая дана ей сила,

чтобы так петь, на такие слова! ..

... Думал о том голову отрубленную,

поставленную в Полтаве в те дни.

Или о девочку, закричал: «Папа!» -

и перешел тот стон в песне.

Итак:

Богдан подал приказ гетманский свой - уже печатью скреплен свиток.

Что в нем? Успеет ли Иван в Полтаву вовремя?

Раздел V Казнь

На рассвете Маруся уже готова к смертной казни. Душа почти спокойна. Глазами впитывает девушка такие будничные картины, в другой раз ничем бы и не остановили внимания. Неужели отпела?

Душа в безвестности полетит глазами звезды проведут. Хоть пучок тот калины мне на грудь положат? -

вот чем занимается Маруся - вопросом девичьей чести, потому что это важно как для нее, так для матери. Как ей больно сейчас! Как выдержит иметь этот страшный груз - смерть своего ребенка ?!

А в степи среди ковыля уже готова виселица. И по дороге уже потянулись туда люди:

Которые ведет - и хорошего, и плохого? Где та грань - кто люди, кто толпа?

Что оно происходит с людьми! Он какое-то бабенка еще и ребенка с собой взяла. Все ждут. Чего? Зрелища? Заглядывает к каждому в глаза Леско Черкес, напоминая о древний обычай. Если кто-то добровольно соглашался выйти замуж за приговоренного к смертной казни, то его радовали. Но Черкесу отказывают: «Ты же не девушка, здесь же наоборот».

Толпа безжалостна, в нее нет души. И пропускают вперед Бобренчиха, потому что она, видите ли, «заслужила». И вот в толпе прошелестело: «Ведут»

Какая она не похожа на убийц. Преступница - а так снял шапку. На смерть идет, - а так и поклонился.

Маруся шла, хорошая и гордая, какой ее знали всегда. Никогда никто из этой толпы не увидит ни слезы, ни страдания на ее лице. Потому что она - Чурай-на. Так когда-то гордо принял смерть ее отец, так делали ее великие предки - не преклонялись. Поймет ли это толпа? А зачем? Они чужие. Может, именно такой гордости НЕ прощали ей, потому что не каждому под силу жить с высоко поднятой головой, несмотря на пересуды ограниченных, суеверных людей. Они - толпа. А настоящий народ - это такие, как она, как Искра, Черкес, Шибилист, как Чурай и Хмельницкий. От них и поступил спасение. Иван успел вовремя. Гетманский приказ отменил приговор суда, потому что «смерть повсюду, а жизнь одна»:

В тяжелые времена кровавой произвола смертей и наказания имеем достаточно. И так подстерегает смерть уже отовсюду.

Так же оно нам толком - пустить прахом еще одну жизнь?

Чурай Маруся должна в в одном: совершившее преступление в отчаянии страшном. Совершив зло, она не является преступная, ибо только измена есть тому причина.

Не вольно тоже, наказывая, при этим не учесть также и добродетелей, ее песни - как жемчужины драгоценно, как дивен сокровище Средиземного сует. Тем более сейчас, при такой войне ... О наших битвы - на бумаге голо. Только в песнях огонь тот пылает. Такую певицу покарать на горло, - и это не что, а песню задушит!

И наказания и так было достаточно: девушка уже пережила свою смерть. И когда объявили, что она свободна, Маруся бы окаменела. Стояла и не двигалась. Только когда привезли ее мать, пришла: что матери радость.

Раздел VI Паломничество

Но не выдержала мать испытаний и вскоре ушла из жизни:

Недолго иметь то тогда и прожеврила, то после того недели полторы. Кленочкамы красными и розовыми ее на тот свет осень провела.

Маруся осталась одна. Что держит ее здесь, среди людей, которые не знали любви и прощения? Да и сама она чувствует пустоту в душе, вину свою по тс, что произошло. Поэтому и отправилась в Киев на богомолье.

Она шла дальними дорогами, черная, худая, похудела. Смотрела на мир пустыми глазами, как чужая. И шло время, и Маруся, чувствительная к красоте, начинает чувствовать ее, впитывать глазами, сердцем, душой:

Бывает, иногда слепну от красоты.

Остановлюсь, не понимаю, что это за чудо, -

эти степи, это небо, те леса,

все так чисто, красиво, беззаветно,

все как есть - дорога, тополя,

все мое, все называется - Украина.

Красота родной земли лечила измученную душу Маруси. Поэтому когда девушка встретила по дороге странствующего дьяка, душа уже снова была готова к общению с человеком, стремилась верить. ей хотелось говорить и слушать медленную речь старого мудрого благодарность. Он относился к ней, как к ребенку: пожалел девушку и помог, когда она поранила ногу. И самая болезненная рана была в ее душе:

Хотела жить, а жизнь не получилось. Хотела умереть - люди не дали.

И старый дьяк, который видел при жизни немало, говорит девушки:

А как подумать, девочка моя ты, то кто из нас на свете не распят? Оно как должен сердце не с льодины, распятие - судьба каждого человека.

Затаив дыхание, слушала Маруся рассказы дьяка о жизни в Полтаве. И не смела сказать, чья она: это только ее страдания, это только ее жизни.

По дороге они видят города и села, стали болью и славой Украины. Здесь пролилась кровь за свободу Украины.

Там отступало войско Остряницы. Здесь села сбил копытами Кончак. А в долине реки Солонице слезами покаяния высох солончак.

Здесь война уничтожила столько людей, что и переночевать ни к кому попроситься. Это здесь схватили когда Наливайко:

Был молодой и красивый был на красоту. И жил, и умер, как подобает казаку. За то, что он боролся ... за то, что он боролся за свободу, его сожгли в медном быке!

А вот уже и Лубны - столица страшного Иеремии Вишневецкого:

Там жил Ярема, сын Раины, страшный разрушитель Украины.

Нет теперь дворца на Замковой горе, и живет печальная память о преступной мучителя собственного народа, позором покрыто это имя.

В истории свои зарубки, свои уроки. Отдыхая в одном из пустых домов, дьяк вспоминает все, что знал о Вишневецкого, о окрестные села:

Здесь от Лубен до самой Волыни лежат вокруг села вдовы. Боковые стены выглядят из крапивы.

Страшные картины обожженной земли, истерзанной войной, заставляют Марусю на время забыть о личном горе:

Или сердце снова плакать научилось на этой дороге в Киев из Лубен ?!

И вот в ее душе рождается песня про Байду и Вишневецкого. Дьяк удивлен:

А ты поешь - душу всю пронимает. Бывают, может, и лучшие голоса, но такого другого нет!

Слушая Марусину песню, он выражает горечь по тому, как мало настоящего слова есть в Украине, потому что так называемые поэты «составляют стишки святочные, а в селах навзрыд плачут кобзари». Где же оно, настоящее слово:

А кто напишет, или написал, большую книгу нашего народа ?!

Неужели ее так никто и не создаст - большую книгу истории жизни и борьбы великого народа:

Все века мы слышим лязг оружия, были боги у нас и были герои, который нас враг только не терзал! Но говорят: «Как руины Трои». О Киеве так никто еще не сказал.

Многие еще непознанного и неназванного в истории Украины. Об этом рассуждают Маруся и дьяк, путешествуя страждущих «дорогой в Киев из Лубен». С горечью смотрели путники на заброшенные деревни. А где еще были жители, со страхом закрывались они по домам: боялись мора, злых людей - всего. Неслучайно и пристанище на ночь нашли путешественники не где-то в доме, а на кладбище. Здесь тихо и уютно, никто ничего не желает и не делает неправды. Примирением веет от каждой могилы. Вот старый поляк застыл у одного «надгрибка».

Это, наверно, здесь вся его семья - в этой земле ... Скорбь очищающей! Вот уже и есть его родина.

То-то и оно, что кто-то мечтает все загарбать «от можа и до можа», а кто-то просто живет, и ему болят раны той чужой войны:

Когда потомки будут одмиваты эту печаль от крови и глупостей.

Потому чиновники - тяжело виноваты. А что сделал народу народ ?!

Этот раздел дает широкую панораму тогдашней жизни Украины. Он содержит размышления о судьбе народа украинского и всего человечества.

И вот он - Киев!

Воссиявший крестами ...

И вот он - Киев, за валами он! -

то стольный град, златоверхий чудо,

души моей малиновый звон!

Но Киев - это есть сплошная руина в то время. Во борьбы украинского народа против иноземных захватчиков не пощадил литовские, польские гетманы Радзивилл и Потоцкий не только города, но и священных храмов.

И он вошел, литовский князь, сюда. Как нож в спину. А Потоцкий - в грудь. Богдан между ними, как между двух огней ...

Три дня и три ночи пламенел Киев:

... Стоял собор старинный с выжженной душой ... Лежали сдвинутые плиты, как зашерты черной льда. И ангелы в белых одеждах вплотную обступали алтарь.

Только священные пещеры Киево-Печерской лавры уцелели. Туда и по-сходились паломники.

Долго водил дьяк Марусю, рассказывая ей о святых, которые нашли здесь последнее пристанище. И не столько о них говорил дьяк, сколько о тех, кто, по его мнению, не менее заслуживал называться святыми. Он говорил о рыцарях-казаков, даже жизнь не пожалели для своего народа, а никто не знает об их героические поступки:

И дьяк: - Нет у нас меры. И ум за бодягу зацепился, Сысой, Мардер - мученики веры. А Байда что, от веры отступил?

Чтобы слова, хотя бред Второзакония.

А что сильнее подпирает твердь -

молитва преподобного Антония

или Наливайко мученическая смерть? ..

Уже везде у нас есть разные школы братские.

Пол-Украины - сироты казацкие ...

Такие же горькие, такие же безобороннии!

А им все то же - о подвигах Февронии.

Потому учить детей надо на примерах собственной истории. Эта история - не выдуманная, она жива в памяти человеческой. На этой памяти и следует воспитывать патриотов. Горячая страстная речь дьяка о героях Украины, в том числе и о Чурая, отца Маруси, вызывает в памяти девушки живые картины, воспоминания о той страшной зиму, когда враги лишились голов пяти казацких старшин, среди которых был и ее отец. Но, заплакав, девушка так и не призналась, что она - дочь славного Чурая. Гордиться отцом, любить его, уважать его память она умела, но пользоваться его именем считала недостойным.

Однажды дьяк рассказывает Марусе и о своей жизни. Он тоже когда-то любил. Но когда его панна побрезговала украинском языке, назвав ее «хлопской», он отрекся любви, потому что это была чужой ему человек. Грустью отражаются слова благодарность:

Ну, и ничего. Так мне и надо. Нет счастья, - можно жить без. В душе человеческой, кроме видимого неба, есть одиннадцать всячеських небес.

Был регентом и был я канархистом. Любил людей и обходил толпу. И отмечался коромольним даром - несклонность к духовному игу ...

Бывал я везде. Душа у меня босса. Прошла терниями множества земель ... Узнал любовь, узнал я и ненависть. Горячий был, доходил до исступления. Когда я жил. Теперь я разминаюсь с людьми, с лесами, с небом и с жизнью.

Встреча с хорошим человеком, простые и мудрые слова немножко заживили душевные раны Маруси Чурай, успокоили ее.

Глазами благодарность она видит и Киев, и людей вокруг, по-своему переживая события не только своей жизни, а и чувствуя дыхание истории, ее величие:

Теперь в Лавре где уже те леса? Где молитвенная тишина над лесами? Только Днепр, брат вечности и красоты, течет в лугах тех же и так же.

Все здесь равны перед Богом и перед этой вечной величием красоты:

Отшельник бьет в пустынное было. А в этой пустыне - тысячи людей.

Здесь есть такие, которые немного ли плашмя. Слепые, немые. И в кармазинах есть.

Или нас Господь услышит всех вместе, когда так просит каждый о своем?

Уже и возвращаться пора, осталось помянуть

своих умерших ... Помяну и пеплом развеян отца ... и мать, которая свела я в гроб ... Тех, что душа не выговаривает ... Гордея ... Анну и ... Григория.

Дьяк, вероятно, не любил прощаться. Оставил Маруси в дар платок и идет доброе воспоминание о себе и ушел. Девушка осталась одна с мыслью о том, что надо как-то жить, как уже жива. С тем и пошла домой в Полтаву.

Раздел VII Дедова Балка

Зима в Полтаве была тревожная:

И снова беда. Не прошел и году, - в Белой Церкви составлено соглашение. И опять ты осталась в жертву, и снова господа движется на Полтаву.

Дозором ходят казаки, глядя на заснеженные дальше:

Казацкая мата смотрит на дорогу, - по самой горизонт поло в полях ... Пустыня, степь ... ворон голодные шума ... Некому с ним заговорит. Только дымок с Дедовой Балки курит себе в небо и курит ...

В балке вблизи Полтавы давно стоит домик, где живет дед Галерник. Двадцать лет пробыл дед неволе на вражеской галере. С тех пор все, что он делает из дерева, похоже на маленькую галеру. Многие видел дед жизни, немало врагов прошло мимо его дома, а он все тихонько делает свое дело: ваяет то половник, то ложку, то еще какие-то нехитрые нужны домашние вещи. Его звали пересидеть вражескую нашествие в Полтаве, и он остался в доме. К этому деда и пришел Иван Искра, чтобы посоветоваться о Марусе:

В ней как-то навеки прошло. Пришла с паломничества странная и горькая.

Так от людей Марусю отвлекло, что уже никого в дом не пускает.

Она одинока, но гордая: не принимает никакой заботы. Иван боится за ее жизнь, а Маруси как и безразлично. Ведь он еще надеется сделать ее счастливой:

Мы с ней родные. Мы одного корня. Пожалуй, один аист нас принес. Родители у нас бесстрашные и не покоренные и матери поседели от слез ... Мы с ней - дети одной печали. Себя читаю в ее глазах.

Но нет советы в делах любви. Единственное, что дед знает точно, - истина такова:

В жизни самое главное - это сознание духа, тогда и выход найдется из несчастий.

Раздел VIII Осада Полтавы

Недаром ходили дозором казаки: вскоре под воротами Полтавы оказалось вражеское войско. На дворе бушует метель. Путь вражеского войска в Полтаву был долгим и изнурительным, и есть же соглашение, должны впустить, и когда? А крепкая ворота закрыта и молчат валы.

Лишь на валах казачество ходит и за щитами залегли стрелки.

Свирепствуют враги, ругаются громко, потому что покрылись инеем. Наконец «от Пушкаря казак с городского вала такой универсал на пике им подал»:

Господа! Вы и мы - это равные два народа. В боях решили спор, и свободные мы теперь. ... Наш полк стоит в полковом городе. Это значит - стоим мы на своей земле.

Следовательно, ни о каком договоре не идет. Полтава - город украинский, а не польское или еще чье-то. Всякие враги сошлись во стены города.

И немцы есть. Тоже рыцари тевтонские. Все кричит, нуртуеться, гудит. Свалить хотят стены в Иерихоне. Ничего. Вал крепкий. Не упадет.

На валу стоит Иван Искра. Он думает о Марусе. Как она там, одинокая, всеми покинутая, в холодном доме посреди суровой зимы. Он просил ее быть в жены для него. Но сказала Маруся:

- Кого ты любишь, Иван? меня

или свою память? Красивая я была, правда? Похожа на свою мать. Смелая я была, правда? Похожа на своего отца. Поющая я была, правда? Похожая на свой народ.

Она отказывает себе в счастье, считает, что не может дать счастье сама, потому что она горькая, изуродованная жизнью.

Моя жизнь - развалюху любви, где уже никакой цветут не процветет.

А над Полтавой нависла угроза. Три недели город в осаде, и уже враги рубят возрастной Пушкаревский лес. Рубят безжалостно, не думая о завтрашнем дне. А стрелять нельзя, потому что господа только и ждет любую провокацию. Стоит Полтава.

... Дни идут. Удавнилась осада. Уже даже привыкли. Речь идет к Рождеству. Со всех сторон отрезана дорога, - Полтавонько, ты все-таки жива ?!

В городе голод. С грустной иронией описывает автор базар, где все продавалось две утки и один каравай хлеба. Зато материй было много, приправ было множество. И приправлять ничего. На сочельник даже углу из ничего сварить.

Иван был у Маруси: «Пришел к ней, даже не обрадовалась». Будто ничего ей уже не нужно, а сама она как тень. После Рождества осада была снята.

Потому что пока здесь они под валом бегали, в эти ворота ступой толкли, в спину им с Брацлавщины и Чернигова новых восстаний пожара прижгли.

И ожила Полтава звоном кладбищенской церкви, живым гомоном радости, а над Дедовой Балка снова курился дымок. Жив дед. Живая была Полтава.

Раздел IX Весна, и смерть, и светлое воскресенье

После тяжелой зимы пришла наконец весна. На нее так ждали, а она пришла вдруг, неожиданно. Просто подул ветер с юга, и двинулись снега

прямо в Ворсклу. Весна несла с собой надежду на спасение. По крайней мере от голода уже трудно умереть, когда все растет на земле.

Весна пришла. Отменено соглашение. Вся Украина опять в огне. Цветет земля, очарованный в свободу. Вплоть даже жить хочется мне, -

радуется тоже Маруся, хоть она больна туберкулезом. Кашель донимает ее, бросает то в жар, то в холод.

Дни стоят, - не хочется скорбеть! И каждая птичка домик себе вьет. - Скажи, кукушка, сколько мне жить? - Кукует кукушка ... Целый день кует ...

Приходил к Марусе Иван, посидел молча. Попрощался, потому что опять ему в бою:

Богдан поднял казачество за свободу, универсалом обислав полки.

И не выдержала душа, вздрогнула и рванула вслед полку, вслед Ивану:

Прощай, Иван, верный друг, благородная искра вечного огня!

Маруся стояла у дороги, как прежде, а мимо шел полк. И пели песни. ее песни: «Зелененький барвиночку», «Не плачь, не горюй, а своего миленького богу помолись» и другие. И среди них «Ой не ходи, Григорий». .

Дивчаточка, дивчатонька, девушки! Это не пойте, я еще жива.