«Шинель» сокращенно

«Шинель» Гоголь сокращен читать

Главный герой повести Акакий Акакиевич Башмачкин - «... чиновник нельзя сказать чтоб очень замечательный, низенького роста, несколько рябоват, несколько рыжевато, несколько даже на вид подслеповат, с небольшой лысиной на лбу, с морщинами по обеим сторонам щек и цветом лица что называется геморроидальным ... что касается до чина ... то он был то, что называют вечный титулярные советник ». Единственная страсть Акакия Акакиевича булла странной, нелепой и никчемной: переписывая в департаменте деловые бумаги, он вкладывал в это дело всю душу; куда бы ни шел и что бы ни делал, всегда перед ним мерцали любимые чернильные строки. «Вряд ли где можно было найти человека, який так жил бы в своей должности. Мало сказать: он служил ревностно, - имеется, он служил с любовью. Там, в этом переписыванья, ему виделся какой-то свой разнообразный и приятный мир ... Вне этого переписыванья, казалось, для него ничего не существовало. »За свою жалкую работу чиновник получал мизерную плату и не мог продвинуться по службе из-за того, что не было защиты и талантов.

Образом-символом его жизни была его старая, жалкая, вытерта шинель, предмет постоянного насмешки товарищей по департаменту. «Он еще не думал вовсе о своем платье: вицмундир у него был НЕ зеленый, а какого-то рыжевато-мучного цвета. Воротничок на нем был узенький, низенький, так что шея его, несмотря на то, что не была длинна, выходя из воротника, казалась необыкновенно длинною, как у тех гипсовых Котенков, болтающих головами, которых носят на головах целыми десятками русские иностранцы. И всегда что-нибудь да прилипало к его вицмундиру: или сенца кусочек, или какая-нибудь ниточка; к тому же он имел особенное искусство, ходя по улице, поспевать под окно именно в то самое время, когда из него выбрасывалы всякую дрянь, и оттого вечно вносили на своей шляпе арбузный и дынные корки и тому подобный вздор ... »Шинель стала словно частью его естества. С годами она меняла свой внешний вид, поскольку требовала все более частого ремонта.

«Есть в Петербурге Сильный враг всех, получающих четыреста рублей в год жалованья или около того. Враг этот НЕ кто другой, как наш северный мороз, хотя, впрочем, и говорят, что он очень здоров. В девятом времени утра, именно в тот час, когда улицы покрываются идущими в департамент, начинает он давать такие сильные и колючие щелчки без разбору по всем носам, что бедные чиновники решительно не знают, куда девать их. В это время, когда даже в занимающих высшие должности болит от мороза лоб и слезы выступают в глазах, бедные титулярные советники иногда бывают беззащитные. Все спасение состоит в том, чтоб в тощенькой шинелишке перебежать как можно скорее пять-шесть улиц и потом натопаться хорошенько ногами в швейцарской, Пока не оттают таким образом все замерзнувшие на дороге способности и дарованье к должностным отправления. Акакий Акакиевич с некоторого времени начал чувствовать, что его как-то особенно сильно стало пропекать в спину и плечо, несмотря на то что он старался перебежать как можно скорее законной пространство. Он подумал наконец, НЕ заключается ли каких грехов в его шинели. Рассмотрев ее хорошенько у себя дома, он открыл, что в двух-трех местах, именно на спине и на плечах, она сделалась точная серпянка; сукно до того истерлось, что сквозило, и подкладка расползлась ... »Поняв, что шинель его согреть не сможет, он решил в очередной раз отнести ее в ремонт, но портной категорически заявил, что шинель ремонту не подлежит и что он может пошить новую.

«При слове« новую "в Акакия Акакиевича затуманило в глазах, и все, что ни было в комнате, так и пошло пред ним путаться ...» Гоголь очень подробно рассказывает о том, как непросто было решиться Акакий Акакиевич на новую шинель, как долго он вел переговоры с портным Петровичем, приноровлюючись к нему (приходил и к трезвому, и к пьяному), как собирал он деньги, как выбирал сукно и подложку, как размышлял над мехом для воротника и наконец остановился на кошке, так как с куницей было бы дорого. «Еще каких-нибудь два-три месяца небольшого голодания - и у Акакия Акакиевича набралось точно около восьмидесяти рублей. Сердце его, вообще весьма покойной, начало биться. В первый же день он отправился вместе с Петровичем в лавки. Купили сукна очень хорошего - и НЕ мудрено, потому что об этом думали еще за полгода до этого и редкий месяц не заходили в лавки применяться к ценам; зато сам Петрович сказал, что лучше сукна и не бывает. На подкладку выбрали коленкора, но такого добротного и плотного, який, по словам Петровича, был еще лучше шелку и даже на вид казистей и глянцевито. Куницы не купили, потому что была, точно, дорога; а вместо ее выбрали кошку, лучшую, какая только нашлась в лавке, кошку, которую издали можно было всегда принять за куницу. Петрович провозился за шинелью всего две недели, потому что много было стеганья, а иначе она была бы готова раньше ... »

И вот шинель готова. «Это было ... трудно сказать, в який именно день, но, вероятно, в день самый торжественнейший в жизни Акакия Акакиевича, когда Петрович принес наконец шинель ... Между тем Акакий Акакиевич шел в самом праздничного расположении всех чувств. Он чувствовал всякий миг минуты, что на плечах его новая шинель, и несколько раз даже усмехнулся от внутреннего удовольствия. В самом деле, две выгоды: одно то, что тепло, а другое, что хорошо ... »Все его приветствовали, так что он сначала только улыбался, а потом ему даже стало стыдно. «Когда же все, приступил к нему, стали говорит, что нужно вспрыснуть новую шинель и что, по крайней мере, он должен задать им всем вечер, Акакий Акакиевич потерялся совершенно, не знала, как ему быть, что такое отвечать и как отговориться ... Наконец один из чиновников, какой-то даже помощник столоначальника, вероятно для того, чтоб показать, что он ничуть НЕ гордец и знается даже с низшими себя, сказал: «Так и быть, я вместо Акакия Акакиевича даю вечер и прошу ко мне сегодня на чай: я же, как нарочно, сегодня именинник "... Впрочем, ему потом сделалось приятно, когда вспомнил, что он будет иметь чрез то случай пройтись даже и ввечеру в новой шинели ...»

В этот вечер Акакий Акакиевич впервые в жизни после обеда уже ничего не писал, позволил себе понежиться. Оказывается, что и на прогулку Акакий Акакиевич не выходил вечером уже несколько лет. «Этот весь день был для Акакия Акакиевича точно самый большой торжественный праздник. Он Возвратился домой в самом счастливого расположении духа, скинул шинель и повесил ее бережно на стене, налюбовавшись еще раз сукном и подкладкой, и потом нарочно вытащил, для сравненью, прежний капот свой, совершенно расползшийся. Он взглянул на него, и сам даже засмеялся: такая была далекая разница! И долго еще потом за обедом он все усмехался, как только приходило ему на ум положение, в котором Находился капот. Пообедал он весело и после обеда уж ничего не писала, никаких бумаг, а так немножко посибаритствовал на постеле, Пока не потемнело. Потом, НЕ затягивая дела, оделся, надел на плечи шинель и вышел на улицу ... Он уже несколько лет НЕ выходил по вечерам на улицу ... »

После веселой пирушки, на которой Акакий Акакиевич выпил два бокала шампанского, он, подняв свою шинель с пола в прихожей, тихонько вышел за дверь. «Чтобы как-нибудь НЕ вздумали удерживать хозяин, он вышел потихоньку из комнаты, отыскал в передней шинель, которую не без сожаления увидел лежавшею на полу, стряхнула ее, снял с нее всякую пушинку, надел на плечи и опустился по лестнице на улицу. На улице все еще было светло ... Акакий Акакиевич шел в веселом расположении духа ... Скоро потянулись перед ним то Пустынные улицы, Которые даже и днем ​​не так веселый, а тем более вечером. Теперь они сделались еще глуше и уединеннее: фонари стали мельком реже - масла, как видно, уже меньше отпускалось; пошли деревянные домы, заборы; нигде ни души; сверкали только один снег по улицам, да печально Чернелев с закрытыми ставнями заснувшие низенькие лачужки. Он приблизился к тому месту, где перерезывалась улица бесконечною площадью с едва Видным на другой стороне ее домами, которая глядела страшной пустыне ...

Он вступил на площадь не без какой-то невольной боязни, точно как будто сердце его предчувствовало что-то недоброе ... »И вот тут его подстерегло беда. На широкой темной площади выглядела страшной пустыне, шинель у него отобрали какие-то люди. «Он оглянулся назад и по сторонам: точное море вокруг него. «Нэт, лучше и НЕ глядеть", - подумал и шел, Закрыв глаза, и когда открыл их, чтоб узнать, близко ли конец площади, увидел вдруг, что перед ним стоят почти перед носом какие-то люди с усами, какие именно, уж этого он не мог даже различить. У него затуманило в глазах и забилось в груди. «А ведь шинель-то моя! "- Сказал один из них громовым голосом, схватившы его за воротник. Акакий Акакиевич хотел было уже закричать «караул», как другой приставили ему к самому рту кулак величиной в чиновничью голову, примолвив: «А вот только крикни!" Акакий Акакиевич чувствовал только, как сняли с него шинель, дали ему пинка коленом, и он упал навзничь в снег и ничего уж больше НЕ чувствовал. Чрез несколько минут он опомнился и поднялся на ноги, но уж никого не было. Он чувствовал, что в поле холодно и шинели имеется, стал кричать, но голос, казалось, и не думала долетел до концов площади. »« Акакий Акакиевич прибежал домой в совершенном беспорядке: волосы, Которые еще водились у него в небольшом количестве на висках и затылке, совершенно растрепались; бок и грудь и все панталоны были в снегу ... печальный побрел в свою комнату, и как он провел там ночь, предоставляется судить потому, кто может сколько-нибудь представит себя положение другого. »А утром начались новые скитания чиновника, которые требовали от него неведомой до сих пор мужества, а именно - походы к начальству. Но ни будочник с алебардой, ни пристав, ни даже одна «значительное лицо» ему не помогли, а генерал еще и накричал на него (Гоголь подробно объяснил, что генерал должен кричать на того, кто хотя бы на один чин ниже него.) «Акакий Акакиевич так и обмер, пошатнулся, затрясся всем телом и никак не мог стоят: ЕСЛИ бЫ НЕ подбежалы тут же сторожа поддержать его, он бы шлепнулся на пол; его вынеслы почти без движения ... Как сошел с лестницы, как вышел на улицу, ничего уж этого не помнил Акакий Акакиевич. Он никогда не слышал ни рук, ни ног. В жизнь свою он не был еще так сильно распечен генералом, да еще и чужим. Он шел по вьюге, свистевшей в улицах, разинув рот, сбиваясь с тротуаров; ветер, по Петербургский обычаю, дул на него со всех четырех сторон, из всех переулков. Вмиг надуло ему в горло жабу, и добрался он домой, не в силах будучи сказать ни одного слова; весь распух и слег в постель. Так сильно иногда бывает Надлежащее распеканье! На другой же день обнаружилась у него сильная горячка. »

И здесь Гоголь с сочувствием рассказывает о попытках вылечить Акакия Акакиевича. «Благодаря великодушному вспомоществованию петербургского климата болезнь пошла быстрее, чем можно было ожидать, и когда явился доктор, то он, пощупав пульс, ничего НЕ нашелся сделать, как только прописать припарку, единственно уже для того, чтоб больной НЕ остался без благодетельной помощи медицины; а впрочем, тут же оголосив ему чрез полтора суток непременный капут. После чего Обратился к хозяйке и сказал: «А вы, матушка, и времени даром НЕ теряйте, Закажите ему теперь же сосновый гроб, потому что дубовый будет для него дорог". Слышал ли Акакий Акакиевич эти произнесенный роковые для него слова, а если и слышал, произвело ли они на него потрясающее действие, пожалел ли он в горемычной своей жизни, - ничего этого не известно, потому что он Находился все время в бреду и жару ... » как незаметно жил Акакий Акакиевич, так тихо он и умер. «Несколько дней после его смерти послан был к нему на квартиру из департамента сторож, с приказанию немедленно появится: начальник-де требует; но сторож должен был возвратиться ни с чем, дав отчет, что быть не может больше прийти, и на запрос «почему? "Выразился словами:« Да так, уж он умер, четвертого дня похоронили ». Таким образом узнали в департаменте о смерти Акакия Акакиевича, и на другой день уже на его месте сидел новый чиновник, гораздо выше ростом и выставлявший буквы уже не таким прямым почерком, а гораздо наклоннее и косое ... »

Повесть этим не заканчивается. Петербургом пошли слухи, что по ночам стал появляться мертвец в образе чиновника, который срывает с людей шинели, невзирая на чины и звания. В полиции выдали приказ поймать мертвеца "хотя бы живого или мертвого». Много было шинелей содрали с плеч, и мертвеца поймать не могли. «По Петербургу пронеслись вдруг слухи, что в Калинкина моста и далеко дальнейшее стал показываться по ночам мертвец в виде чиновника, ищущего какой-то утащенной шинели и под видом стащенной шинели сдирающий со всех плеч, а не Разбирая чина и звания, всякие шинели: на кошках на бобрах, на Ватей, енотовые, лисьи, медвежьи шубы - словом, всякого рода меха и кожи, какие только придумали люди для прикрытия собственной. Один из департаментских чиновников видел своими глазами мертвеца и узнал в нем Тотчас Акакия Акакиевича ... В полиции сделано было распоряжение поймать мертвеца во что бы то ни стало, живого или мертвого, и наказать его, в пример другим, жесточайшей образом ... »

Наконец, мертвец напал на «значительное лицо» - самого генерала, когда тот ехал к своей любовнице, и это так напугало генерала, он быстро сбросил с плеч свою шинель и поехал домой. «Вдруг почувствовал значительное лицо, что его ухватили кто-то весьма крепко за воротник. Обернувшись, он заметил человека небольшого роста, в старом поношенном вицмундире, и не без ужаса узнал в нем Акакия Акакиевича. Лицо чиновника было бледно, как снег, и глядело совершенным мертвеца. Но ужас значительного лица превзошел все границы, когда он увидел, что рот мертвеца покривился и, пахнувшы на него страшно могилой, произнес такие речи: «А! так вот ты наконец! наконец я тебя того, поймал за воротник! твоей-то шинели мне и нужно! НЕ похлопотал о моей, да еще и распек, - отдавай же теперь свою! "Бедное значительное лицо Чуть не умер ...» Гоголь замечает, что после этого случая генерал начал несколько по-другому разговаривать с подчиненными, а мертвец перестал появляться: наверное , генеральская шинель ему подошла по размеру. «Но еще более замечательно то, что с ЭТИХ пор совершенно прекратилось появление чиновника-мертвеца: видно, Генеральская шинель пришлась ему совершенно по плечам; по крайней мере, уже не было нигде слышно таких случаев, чтоб сдергивалы с кого шинели ... »