Винниченко «Момент» читать

Новеллу Владимира Винниченко «Момент» прочитать сокращенно можно, но вы не почувствуете чувств и переживаний, которые хотел показать автор в своем произведении. Поэтому лучше уделить час своего времени и прочитать «Момент» Винниченко полностью.

Владимир Винниченко «Момент» читать полностью

(С рассказов тюремной Шехерезады)

И раз Шехерезада так начал свой рассказ:
- Слушайте. Было это весной. Вы помните, что это такое весна? Помните небо, синее, глубокое, далеко! Помните, как ляжешь в траву где-то, упрекнуть руки за голову и посмотришь в это небо, небо весны? Е !. Ну, словом, было это весной. Вокруг меня кохалося поле, шептало, целовались. С кем?

А с небом, с ветром, с солнцем. Пахло ростом, рождением, счастьем движения и жизни, смыслом сущего. Словом, говорю вам, было это весной.

А я, господа, ехал с моим контрабандистом Семеном проказник к границе. И ту границу я должен непременно в тот же день перейти, не дожидаясь даже ночи. Но когда я сказал это Семену, он молча-уныло оглядел меня, нехотя улыбнулся и, отвернувшись к лошади, сердито крикнул:

- Вьо! Ты!

А Семен этот, надо вам сказать, несмотря на свое озорное фамилия, был человек почтенный и выпускать из себя слов без надобности не любил. Сам был «парнишка» плотный, «гвардийонець», как говорили его односельчане, и на всех из-за того смотрел всегда сверху вниз. Ступал медленно, трудно, серьезно и даже, когда ловили его «харцизникы», не менялся, только еще более насуплювався, глаза делались еще меньше, колючими и страшно как-то белели губы.

- Действительно, Семен, я непременно должен быть сегодня на той стороне. Это как себе знаете! - С нажимом повторил я.

Семен даже не оглянулся. На огромной спине сидел целый ряд блестящих, маленьких, чистенький мушек. Когда он делал какой порывистый движение, они вспархивали и быстро летали над спиной, словно чайки в море более скалой. Затем снова садились и сидели как-то чрезвычайно недвижно, будто пристально всматривались в меня.

- Могут убить, - вдруг, верст за десять, строго пробормотал он, задев вожжи за Люшня и начиная делать сигарету.

- Были случаи?

Семен, не торопясь, подул на книжечку бумаги, медленно оторвал один листок и полез в карман за табаком.

- А почему не было ?. Или на то ума надо, чтобы убить человека?

- Но было, что не убивали? Семен лизнул бумагу, зажег спичку, пихкнув несколько раз и, принимая вожжи, изволил сказать:

- А почему не было? Было, что и не убивали. Поехал!

- Ну, и меня не убьют! - Постановил я.

И, помню, мне вдруг стало страшно смешно: я - мертв. Эти мушки, Семенова спина, конячинка, на которой подпрыгивала комично и глупо как-то шлейка, Семенова шапка с прогризеним верхом и. я - будучий мертвец. Лежу где-то, в каком-либо оврага диком, пустом, надо мной небо, на виску маленькая черная ранка, А утром кружком сидят такие же блестящие, зеленые мушки и будто гадают, заглядывая в нее, туда, внутрь, где поселилась смерть. И лицо мое тоже зеленоватое, твердое. А на скале какой сидят черные, большие, тайные вороны и ждут чего-то.

- Как надоело носить голову на плечах, то идите, - вдруг неожиданно ляпнул Семен и, дернув вожжами, уныло крикнул: - Вишта! Ты! Кукурузное.

Я улыбнулся.

«Кукурузная» настороженно прищулила уши, прибавила ходу, но сейчас же успокоилась и вновь затопала безразлично и рассеянно.

Помню, село возникло как-то неожиданно для меня. Не доезжая до его Семен зачем-то встал на телеге, пристально посмотрел вперед и, обращая куда в сторону, слегка повернул ко мне голову и, ткнув рукой куда-то вперед, буркнул:

- Граница.

Я взглянул туда, вперед. Далеко-далеко темнела, как забор, полоса леса. Мне как-то стало холодно в груди и замерло сердце. Да. И вот он, этот рубеж. Я жадно смотрел туда, в залитое солнцем поле, на краю которого стоял этот забор, и слышал, как мне как-то тесно, скучно, неспокойно.

- Вы меня сейчас поведете, Семен? - Спросил я. Семен повернул ко мне свой желто-смуглый острый нос, подстриженные усы и удивленно сказал:

- Но! А я уже нажился на свете, чтобы вести вас днем? Он, есть лес, в том лесу солдаты, то идите им в руки. А меня оставьте еще пожить немного на свете. Ая!

Дело, очевидно, стояла совсем плохо, раз заставила такую ​​силу слов самого Семена Шалун.

- Значит, просто идти на лес?

- Ая. Просто на лес, солдатам в руки. Мы ехали каким щелочью огородами. Ивы склонялись над нами, и мне чего-то жалко было их, этих милых, добродушных, непривередливых ив. Поле скрылось, а с ним скрылся и тот тайный плетень. Мы вдруг остановились.

Семен молча слез с телеги, подошел ко мне и, недовольно-строго, глядя в сторону, брякнул:

- Так вы же сейчас хотите идти?

- Таки сейчас.

- Могут убить.

- Не убьют.

- Ну, ложитесь, - сердито покачал он головой на телегу.

Я, не спрашивая, зачем ложиться, покорно лег и, встретившись взглядом с ивой, криво улыбнулся ей. Семен прикрыл меня одеялом, которое очень пахло огурцами, и отошел. Затем я слышал, как он взобрался на повозку, который от этого затрясся и заскрипел, уныло прикрикнул, и мы тронулись.

Пожалуй, мы ехали опять без дороги, меня шатало, как в колыбели, о колеса шуршал сорняк, и лошадь часто останавливалась, где хватая на ходу траву. И, помню, когда меня шатало, я казался себе трупом, который везут уже от границы.

Долго так ехали, а я только видел перед глазами массу соломинок, которые кололи меня в лицо, и серое одеяло и слышал, как уныло вйокав Семен и фыркала лошадка.

Вдруг снова остановились. Одеяло поднялось надо мной, а вместо его глубоко глубоко синело небо, и какой-то неуклюжей скалой под ним торчала Семенова голова в шапке с его острым, что мертвым носом и черно-седыми, как ссылок пеплом, подстриженными усами.

- Вставайте! - Буркнул он. Я поднялся. Тележка стоял у сарая, против которой, по другую сторону двора, стояла маленькая, задумчивая домик, а между ними - ворота на улицу.

- В сарай! - Кивнул Семен головой и бросил вокруг пристально строгим глазом. - Розпряжу лошадь и поведу вас.

Я тоже оглянулся, спрыгнул с тележки и побежал в сарай. Отворив дверь, я подошел к ней. и от неожиданности застыл: на разбросанной соломе, как раз против дверей сидела. - Представьте себе !. - Сидела девушка. Сама настоящая, городская девушка, в красивых ботинках, что выглядывали из-под платья, с соломенной шляпа на коленях, с удивлением направленными на меня глазами. А глаза, как у испуганной лани, лучистые, чистые, большие. Я решительно ничего никогда не имел против хорошеньких девиц, но в сарае, на соломе, во дворе контрабандиста. Я должен чувствовать себя неловко.

- Можно войти? - Ни с того ни с сего пробормотал я. Глаза девицы еще более распространились, затем быстро пробежали по мне, вздрогнули и брызнули смехом.

- О, пожалуйста! - Галантно повела она рукой вокруг себя и даже подвинулась немного по соломе, будто увильняючы мне место. А глаза и со смехом и с любопытством смотрели на меня.

- Спасибо, - засмеялся и я. Мне сразу стало легко и весело. Я незаметно оглядел ее. В темных волосах ей запуталась соломинка и дрожала над ухом; нижняя губа, как в капризных и красивых детей, была немного выступающая вперед. В сарае было темно, пахло сыростью, шкурами, вспотевшие соломой.

- Вы, товарищ, видимо, переправляетесь через границу? - Спросила она.

- Угадали. А вы тоже?

- Я тоже.

Мы оба чего-то засмеялись.

Влетела ласточка, защебетала и вылетела. Помню, в каком углу сарая тянулась к земле желтая полоса лучи и казалась золотой палкой, привязанная к стене; за сараем Семен кого ругал, пожалуй, конячинку; в двери было видно, как летали, как черные стрелы, ласточки. Из темных углов сарая веяло каким-то древним грустью, каким печальным уютом. Где-то с досадой гудела оса.

Вдруг во двор, помню, быстро вошел какой-то дядя, позвал Семена и поспешно, таинственно начал что-то поэтому говорить, часто поводя глазами в сарай, в поле, в деревню. Семен уныло стоял и слушал, опустив вдоль тела руки. Мы молчали.

Панна вдруг озирнула себя и засмеялась. Ах, если бы вы знали, какой смех у нее был! А смех есть зеркало души.

- Боже мой, как я нарядилась! - Воскликнула она и, быстро встав, начала снимать соломинки, которые, как золотые украшения, висели круг ее платья и качались. - Знаете: я уже два дня здесь лежу, в этой сарае! - Засмеялась она ко мне. - Ей-богу! Все чего-то нельзя идти. А здесь хорошо, правда? Как индийский вигвам, или как в их носит? Мне очень нравится. Печально здесь то. Семен мне есть сюда носил. Только немножко уже скучно стало. Ну, ничего, будем теперь вдвоем скучать. Правда? Только послушайте что вы стоите так, снимайте с меня солому. Хороший кавалер!

А мне, признаться по правде, хотелось бы еще более осыпать ее этими соломинками, которые так через то были к лицу ей. Я, смеясь, сказал ей это. Она тоже засмеялась, схватила с земли целую горсть соломы и, протянув мне, сказала:

- Ну, нате!

Я спокойно взял солому и, не колеблясь, осыпал ею ее голову, плечи, грудь.

Она даже не успела рук поднятий и стояла с удивлением распространенными глазами.

- Вот, теперь очень хорошо! - Сказал я.

В сей миг в дверях появилась гигантская фигура Семена и вошла в сарай. Не обращая внимания на солому на девицы, он посмотрел куда-то в угол и строго сказал:

- Надо сейчас бежать! Стражники трясут уже товарищей. Сейчас у меня будут.

Мы ошеломленно переглянулись с девушкой.

- Чего же они ищут? - Спросила она глухо.

- Какую барышню ищут. Пожалуй, подглядел кто-то, - добавил он тише. - Надо бежать.

- Куда же бежать? - Чего и я тихо сказал.

- Бежать на другую сторону. Пусть госпожа идут с вами. Пока они придут, вы доберетесь до леса.

Губы Семена были белые, тонкие, глаза глядели с своей глубины остро, порывисто.

- Хорошо? - Обратился я к ней.

- Как знаете, - пожала она плечами.

- Постойте! - Ляпнул Семен и вышел из сарая, закрыв за собой дверь. Мы остались одни. Была какая-то желтая полутьме с золотой полосой в углу. Девушка, с повисшими на ней соломинками, с большими глазами, со строго застывшей фигурой, казалась какой-то фантастической феей. Сумм где вышел из сарая, а в углах ее как засело то злорадное, ехидный, плохо и следило за нами.

Где зашумело двое голосов. Мы, глядя друг на друга, напряженно слушали. Стихло. Оса раздраженно гудела где и жикала крыльями о солому. Захрюкали под навесом свинья, тяжело вздохнула и, пожалуй, легла.

- О, только не стражникам в руки! - Вдруг сорвалась панна с места и быстро, твердо заходила по сарае. - Только не это! Только не это !. У вас револьвер есть? - Мгновенно остановилась она передо мной. Большие, чистые глаза ее изменились, стали какие-то злые, стальные, темные. Детская нижняя губа тесно сжалась со второй, и, казалось, она держала иглу в этих губах. Вся она стала какая-то тоска, жесткая. Я вынул револьвер и дал ей.

- А стрелять вы умеете? - Хмуро и тихо спросил я.

- Убить себя сумею, - муркнула она злобно и, расстегнув кофточку, засунула на грудь револьвера.

Зачулась тяжелая Семенова хода. Он вошел с какими свитками в руках и, подавая их мне, сказал:

- Оденьтесь. И просто на тот лес. Граница в самом лесу. А я забавлять их здесь. Свитки то с книгами пришлете. Поспишиться!

Среди свиток была женский платок, а для меня - шапка. Мы молча, торопливо оделись.

- Ноги из-под свит видно. Ничего, - буркнул Семен. - Полем будете идти. Чтобы издалека не узнали. Воскресенье, в поле никого нет. Пусть бог помогает. Скорее!

Мы похоронили под свитки свои шляпы и вышли. На улице было тихо и пусто. Домик задумчиво смотрела себе окошками; порхали ласточки; небо синело так ясно, так спокойно, приветливо. Путаясь в своих тяжелых свитках, оглядываясь, с напряженными большими глазами, с плотно сжатыми губами, мы бежали, спотыкались, оглядывались, помогали друг другу, и бежали, и бежали. Перелезли через плетень, перепрыгнули какой ривчачок, попали в конопле, что ударили на нас острым духом, и, оставляя за собой широкий след, выбежали на дорогу. С дороги видно было далеко забор леса.

Помню, - остановились. Трудно часто дыша, мы оглянулись и посмотрели назад. Пусто было. Молча стояли у городов тихие ивы, и только иногда меланхолично шуршали мохнатые зеленые конопли.

На подбородке девицы блестели капли пота, волосы висмикнулось из-под платка и дикими, серпосхожимы прядями обнимало лицо. Свитка неуклюже висела на плечах и тянула их вниз.

- Душно. - Хрипло сказала она. - Далеко лес?

- Вот! - Кивнул я головой вперед.

- Не надо уже бежать. - Прижала она руку к сердц